Игра в античность - Игорь Ягупов

– Хайрэ! – вскинула она в приветствии руку.

– Хайрэ, – неохотно пробурчала Паллада, хмуро глядя на посланницу. – Я вижу, что из сонма олимпийцев нет никому покоя в это утро.

– Великий, всемогущий, повелитель молний, хозяин туч, владыка и бессмертных всех и смертных Зевс Кронион послал меня, чтоб передать тебе его, богиня, волю, – торжественно и с явным удовольствием, упиваясь собственной значимостью, произнесла своим звонким юным голосом Ирида и сделала паузу.

– Ну так передавай, – буркнула Афина.

– Великий, всемогущий, повелитель… – вновь начала декламировать радужная богиня.

– Можно покороче? – оборвала ее воительница.

– Короче, воля Зевса такова, – испуганно взглянув на Афину, буйный нрав которой был хорошо известен всем на Олимпе, воскликнула Ирида. – Он повелевает тебе оставить с миром смертных, которые стоят перед тобою.

Глаза Паллады потемнели от гнева. Коротким и резким взмахом она перекинула копье из правой руки в левую. Из-под распахнувшейся от этого движения хлены показалась рукоять меча, висевшего у богини на поясе. Ее правая, освободившаяся рука легла на эту рукоять, не оставляя никаких сомнений в намерениях непокорной дочери Громовержца.

С юного личика Ириды тут же сошел румянец. Она вновь призывно, словно в приветствии, вскинула руку и торопливо произнесла:

– Не мне одолевать тебя, великая богиня: ни в споре, ни тем более в бою. Уйми свой гнев. Я лишь передала тебе, что повелел мне Зевс. И ты прекрасно знаешь, что грозен он, когда его веленья не выполняются. Не я тебе указчик, а Кронион. Не поднимай руки ты на посланницу простую. Прими слова, которые передала тебе я, как его. И даже если они разверзли в сердце твоем рану и планы нарушили твои, не предавайся ярости напрасной, не вымещай ее на мне, которая тебе совсем не ровня.

Афина сняла руку с меча. Подобно тому, как только что Арес был укрощен ее гневом, сама она вынуждена была смириться перед волей всемогущего отца. С коротким и яростным криком она метнула копье в землю, даже не потрудившись переложить его в правую руку. Острие вонзилось в траву у самых ног побледневшего Энея.

В следующее мгновение богиня-воительница стремительно выдернула из земли свое оружие, повернулась и пошла прочь, не произнеся ни слова.

– Хвала великому Зевесу, – мрачно прорычал Арес, удалившись в другую сторону.

Ирида взмахнула легкими крыльями и столь же стремительно, каким было ее падение, вознеслась в уже занимающееся солнечными лучами небо.

– Любимый сын, идем, идем скорее, – бросилась к Энею златокудрая Афродита. – Я проведу тебя, укрыв туманом, сквозь все дозоры алчные врагов. А если кто нас вдруг заметит по дороге, я позову Ареса. Он поможет. Муж мой, хоть и жесткий бог, но слушает меня. Бери отца, Анхиза, ты на плечи. Асканий! Иди ко мне, малыш. Я понесу тебя. В руках любви богини ты будешь, как у матери в ладонях.

Люди вышли из оцепенения. Казалось, даже ребенок понял суть происходящего, которая заключалась в том, что они были спасены. И вскоре вся процессия двинулась в путь, вверх по поросшим елями отрогам Иды, прочь от стены, где бурный Ксанф с рокотом катил по камням свои чистые воды.

– Идем, идем, – торопила Афродита своих спутников, – скорее.

Глава 10

Отплытие домой

– Скорее, скорее, отродья Тифона, поторапливайтесь, – рычал коренастый воин в сверкающих медных латах, гривастом шлеме, кожаных грубых сандалиях, с пристегнутым к поясу коротким и широким мечом, подгоняя к кораблям стайку женщин.

Женщины спотыкались, их босые ноги увязали в прибрежном песке. Кругом сновали люди: вчерашние враги – сегодняшние победители. Разграбление города, видневшегося за спинами женщин, практически завершилось. Кое-где еще дымились угли пожарищ и слышались хлопки от лопающихся в огне ритонов. Вокруг стоял удушливый запах гари. Даже здесь, на берегу, возле греческих кораблей от него было тяжело дышать несмотря на свежий ветер, дувший с моря.

– Живей, живей, – торопил несчастных троянок воин. – Атрид Агамемнон не собирается из-за вас задерживать свое возвращение в родные Микены.

– Владыке народов не следовало бы торопиться на родину, – вскинула на воина тяжелый взгляд опухших от слез и глубоко запавших глаз одна из пленниц.

Из-под ее черного покрова выбивались темные кудрявые волосы. Ноги женщины путались в запахнутой наглухо длинной черной ризе. И идти ей было явно тяжело.

– Замолчи, ворона! – грек выхватил меч и подступил к говорившей. – Или ты немедленно отправишься в царство Аида, где тебе, похоже, самое место.

– Кому где место – решают боги, – не сводя с воина взгляд, ответила женщина. – Не думаю, что могучему Агамемнону придется по душе, если ты без его разрешения будешь убивать его рабынь. Так что уймись и делай то дело, которое тебе поручили, сообразуясь с твоими способностями. А их, судя по всему, немного, если тебе всего лишь доверили отвести на корабль горстку жалких пленниц.

При этих словах кто-то из женщин не сдержал смешка. Лицо воина побагровело от гнева. Казалось, еще мгновенье, и он мечом снесет непокорной троянке голову с плеч.

– Что же ты медлишь? – вновь обратилась к нему женщина. – Ты и в бою был так же прыток? Неудивительно тогда, что тебе не досталось богатой добычи. И твой удел – следить за рабынями твоего повелителя.

– Госпожа, прошу вас, оставьте его, – рыжеволосая девушка теребила строптивую пленницу за рукав ризы. – Он убьет вас, убьет!

– Успокойся, Агава, – отстранила ее черноволосая госпожа, – он ничего нам не сделает. Все, что может этот ничтожный человек, так это браниться и грозно вращать глазами.

С этими словами троянка нетерпеливо тряхнула головой и обратилась уже к свирепому воину:

– Так веди же нас, ахеец, скорее на корабль твоего повелителя. Я устала и хочу присесть. Негоже царской дочери ходить босой по прибрежному песку.

Воин, казалось, раздумывал, что же предпринять: отмахнуть ли змееречивой пленнице голову широким мечом или все же внять голосу рассудка и смириться с ее оскорблениями. Он прекрасно знал злобный и мстительный характер Агамемнона. Грозный царь Микен хватался за меч, прослышав о ничтожнейших проступках своих слуг. А здесь бы речь пошла об убийстве благородной пленницы. В том, что она весьма ценна и благородна, воин нисколько не сомневался. Когда он забирал троянок из кущи Атрида, чтобы отвести их на корабль, стражник указал ему на худую, закутанную во все черное женщину, которая теперь откровенно насмехалась над ним, Лином. Над ним, кто десять лет воевал под этим проклятым городом, кто не знал все это время покоя ни днем, ни ночью. Над ним, кто каждый вечер ложился спать, держа свой верный меч у изголовья. Так, чтобы его можно было мгновенно схватить. Кто участвовал в добром десятке штурмов и один раз уже почти ворвался в город. И только вмешательство богов, не дававших им столько лет победы, помешало ему тогда сделать это. Кто едва выскользнул из-под разящего копья Гектора, сошедшего, как казалось, из сонма бессмертных – так могуч и неуязвим он был. Кто всем этим должен был заслужить к себе хотя бы малейшее уважение…

Так вот, стражник указал ему на эту ворону и произнес:

– Ее со спутницами отведешь на царский корабль. Ты понял, Лин?

Как будто он, Лин, страдал непонятливостью. Зачем было лишний раз напоминать ему, что он всего лишь простой воин, каких немало полегло здесь, под стенами Трои за прошедшие годы? И чьи жизни ценились весьма дешево, слишком дешево. Возможно, даже дешевле, чем жизнь этой царственной пленницы. Лин не знал точно, кто она, он знал только имя – Кассандра, но догадывался, что здесь не обошлось без Приамовой крови. Говорят, жалкий старик, каким он был последние годы и каким принял смерть, успел наплодить столько детей, что их не мог вместить огромный дворец в верхнем городе. И эта то ли пророчица, то ли безумица – впрочем, одно другому не мешало – наверняка была одной из его дочерей. Не случайно стражник выделил ее из остальных пленниц. Да к тому же повелел доставить на корабль самого Атрида. Такая честь не выпадает простым рабыням. Нет, он, Лин, не хочет, чтобы его самого лишили жизни из-за этой строптивицы. Тем более сейчас, когда спустя несколько дней он будет дома и увидит свою мать, если она, конечно, жива, и жену – красавицу Ино. Как бы ни хотелось ему одним взмахом отсечь эту голову в черном платке – меч с легкостью перерубил бы тонкую шею женщины, – он не будет этого делать, он сдержит свой гнев.

Лин опустил меч и резким движением, словно пронзал кого-то, загнал его по самую рукоять в ножны. Чтобы успокоиться, он с почти физическим усилием, как будто его взгляд, как муха к смолистому еловому бревну кущи, прилип к горящим, точно уголья, глазам пленницы, оторвал его от ее лица и посмотрел на то, что творилось вокруг него на давно обжитом греками троянском берегу.